- Уже полтора года мы живем в условиях пандемии коронавируса. Как предприятия компании приспособились к новым условиям, как защищены сотрудники, проводится ли вакцинация?

- Для нас, как, наверное, и для всех, эпидемия стала неожиданностью. За полтора года были и критические ситуации, связанные с распространением заболевания в коллективах. Это нас многому научило. В условиях непрерывного и опасного производства у нас нет кадрового запаса, в случае болезни людей заменять некем.

Но мы смогли достаточно быстро собраться, организовали фильтры на входах, масочный режим, массовое тестирование. Если позволяет рабочий процесс, отправляем сотрудников на дистант. Ведем работу с людьми: объясняем, что при любом недомогании нужно оставаться дома, чтобы не подвергать опасности других, и т.д. Благодаря этим мерам смогли выйти из первой неожиданной волны без значительных потерь. Сейчас в условиях третьей волны коронавируса продолжаем успешно применять меры, которые уже отработали.

Как только вакцина стала доступна, с февраля проводим прививочную кампанию на всех наших предприятиях. Коллективный иммунитет в УГМК, учитывая переболевших и привитых, больше 80%.

- В последнее время металлургов стали часто упоминать в СМИ, в официальной хронике, отовсюду идут жалобы на рост цен на металлы… Что сейчас происходит на рынке?

- Цены на продукцию в отрасли всегда подвержены волатильности, то есть достигают как пика, так и спада. За прошедшее десятилетие такое случалось неоднократно. Если взять нынешний рост цен на металлы, то он начался в конце 20-го года. Все дело в отложенном спросе, который произошел из-за пандемии – она же во всем мире была. Отложенный спрос вызвал резкий рост потребления, а затем и рост цен. Сегодня цены уже стабилизировались, даже идет снижение, как в цветной, так и в черной металлургии. На высоких ценах металлурги сумели саккумулировать средства, чтобы вложить их в инвестиционные программы. Отметим, что и бюджеты в этот момент получали больше доходов от наших налогов. Если отследить в динамике период с 10 по 20 год – был период высоких цен, у компаний росли возможности, при этом увеличивался объем инвестиций. Напомню, основной получатель налогов с наших предприятий – это местные и региональные бюджеты, которые могли в такие периоды снижать свою долговую нагрузку, больше вкладывать в свои инвестиционные и социальные программы.

Сегодня нам говорят, что за счет роста цен на металлы растет стоимость квадратного метра в строительстве. Но это не совсем корректно: в одном квадратном метре расходов на медь не больше 300-400 рублей.

Известно, что с 1 января подняли налог на полезные ископаемые, с этим все понятно, но вот с 1 августа вырастет пошлина на вывоз. Если говорить о меди, то это 15 %. Когда такие решения принимаются в середине года, у нас возникают сложности с нашими контрагентами, с которыми мы уже заключили договоры на год, возникают вопросы по нашим инвестиционным программам и в производственной, и в социальных сферах.

В результате металлурги оказались в непростой ситуации. А если смотреть на процесс в перспективе, то рано или поздно цены пойдут вниз, и что тогда произойдет с пошлинами – останутся они такими же или тоже снизятся? Если нет, то доходная часть у металлургов снизится, а с ней и налоговые поступления в бюджеты. А у них ведь тоже планы, расписанные на год, в рамках прогнозов, которые мы им дали.

- Судя по новостям, в УГМК началась серьезная трансформация, расскажите о ее целях, методах и ходе выполнения.

- За 30 лет изменилось все: и страна, и металлургия, и компания. Сейчас наступил новый этап, мы живем в XXI веке и должны во всех сферах соответствовать времени. Само время дает нам возможность стать другими, в первую очередь в части эффективности. Не будешь эффективным – тебя просто не будет. Например, мы должны понять, что с учетом возможностей российских металлургов и потребностей внутри страны экспорт – это объективная необходимость, а внешние рынки диктуют определенные условия. Любые новые тенденции, относиться к которым можно по-разному, такие, как декарбонизация, источники энергии, не связанные со сжиганием традиционного топлива, и так далее, превращаются в затраты для производителя. И трансформация нужна нам, чтобы соответствовать новым условиям. Эффективность можно просто измерить в затратах на тонну продукции, и в себестоимости мы должны оставаться конкурентными.

Анализ факторов воздействия внешних и внутренних, расчеты, эффективность – вот как происходит трансформация.

Нужно все оценить в комплексе и продолжать развиваться в соответствии с сегодняшним днем – это и есть методы и цели трансформации компании.

- Учитывая все новые трудности и вызовы, сможет ли УГМК сохранить свои масштабные инвестпрограммы – некоторые из них, как известно, рассчитаны на сроки вплоть до 50-х годов. На каких из них вы планируете сфокусироваться?

- Да, у нас есть очень длинные инвестпроекты, особенно это касается горнодобывающих предприятий, где объективно долгое строительство, несмотря на современные методы. Все-таки шахту построить – это целая история. Основа наших капиталовложений – это «гора» и сырье. Также у нас есть проекты по переработке, должны закончить определенный объем по металлургии. Сейчас изменилось законодательство в части экологии, мы должны получить КЭРы (комплексные экологические разрешения), времени на это очень мало: 23-й год наступит очень быстро. Дальше будет работать система штрафов. Мы все это сейчас делаем. Что касается наших рафинировочных и медеплавильных мощностей – с ними серьезно занимаемся, заканчиваем реконструкцию на «Уралэлектромеди», на «Святогоре» и т.д. В итоге в ближайшие годы мы должны соответствовать всем экологическим требованиям, иначе будет очень сложно жить. Вторая серьезная программа – сырье и сырьевая безопасность. Решим эту проблему – останемся конкурентоспособными. Все остальные реконструкции – что касается кабеля и заводов цветных металлов, там все закончили, производства соответствуют евростандартам.

- В последнее время УГМК стала распродавать свои активы – банк «Кольцо Урала», «УГМК-Медицина», «УГМК-Перспектива» и другие структуры. С чем это связано?

- Тут, как говорится, всему свое время. Когда-то эти компании были востребованы и необходимы, поэтому у нас появился и свой негосударственный Пенсионный фонд, и медицинская страховая компания, и банк. Понятно, что свой банк был нужен, чтобы вовремя зарплаты людям платить, чтобы деньги по дороге не потерялись. Сейчас ситуация кардинально поменялась: во-первых, со стороны Центробанка в плане контроля и ответственности, во-вторых, намного усложнилась сама работа, поэтому необходимость в собственных подобных структурах для компании ушла. В прошлом году было принято решение о продаже таких активов. В этом году банк мы продали – профессиональные участники рынка им теперь занимаются. Главное, что тот набор услуг, который у нас был через эти структуры, никуда не делся. Люди, работавшие там, остались на своих местах, обязательства перед ними выполнены.

— Андрей Анатольевич, 30 лет при рыночной экономике, но, к сожалению, многие люди до сих пор ощущают себя бедными. Как вы считаете, общество всеобщего достатка – это недостижимая цель для России?

— Можно ответить просто – сколько людей, столько и мнений. Наверное, всегда кто-то будет недоволен тем, что в его жизни сегодня происходит. Бедный сегодня и бедный 30 лет назад – это объективно разная бедность. Сегодня совершенно другие возможности, учитывая поддержку государства, и в части семьи, и в части трудоустройства, самореализации.

Есть люди, которым «выгодно» быть бедными. Постоянно ведется дискуссия о гастарбайтерах – России их не хватает, при этом есть несколько миллионов безработных, которые эти рабочие места не готовы занимать.

А что такое богатство? Многие считают, что богатые во всем виноваты. Но предприятия, которые состоялись, ни у кого ничего не просят — они своей головой, руками создают материальный продукт, при этом обеспечивают работой людей, платят налоги государству.

— Как родилась идея связать Верхнюю Пышму и Екатеринбург трамвайной линией, с какими трудностями столкнулись строители? И когда жители двух городов смогут проехать по этому маршруту?

— Мы практически пригород Екатеринбурга, население порядка 80 тыс. Приехать в Екатеринбург на работу и вернуться в Верхнюю Пышму — намного дольше, чем из пригорода приехать в центр Москвы. Мы посмотрели трафик – это 30-40 тыс. человек, а дорога одна, и никаким транспортом в Екатеринбург не попасть. Поэтому мы прорабатывали разные варианты, остановились на трамвайной линии, посмотрели, как ее проложить. Самые серьезные трудности доставили естественные монополисты – коммунальные сети, газопровод, РЖД. По проекту у нас больше 30 точек пересечения с сетями, по факту получилось еще больше. Это была самая большая проблема, она и финансово серьезно нагрузила проект, и по времени эти сложности отдалили завершение начатого. Сейчас все преодолели, и мы очень хотим, чтобы первый трамвай поехал в сентябре. А в начале следующего года чтобы линия уже заработала в постоянном, нормальном режиме как транспортное средство для перевозки людей.

- Верхняя Пышма – город, из которого не бегут жители. Возможно ли масштабировать управленческие решения, благодаря которым был достигнут этот результат, на другие регионы, или это эффект ручного управления?

- Если есть для этого возможности – у города, региона и федерации, то у нас фактически нет другого выбора. Все не могут и не должны жить в Москве, Санкт-Петербурге и городах-миллионниках. Что касается Свердловской области, наши предприятия находятся в основном в моногородах, и у нас нет другого выбора, кроме как обеспечивать людям достойное качество жизни там. Потому что иначе молодежь уедет, и на предприятиях некому будет работать. Это ведь только блогеры считают, что все, чем они пользуются, само по себе возникает, а на заводах работают неудачники.

Моногорода имеют право на существование. Более того, для государства гораздо выгоднее поддерживать высокий уровень жизни на таких территориях в сотрудничестве с промышленниками, чем расселять депрессивные города. Люди гораздо охотнее живут там, где родились, ведь переезд – это всегда риск, сможет ли человек подстроиться под новые условия. В моем понимании, гораздо рациональнее развивать моногорода, оценив все перспективы, и затем принимать взвешенное решение о судьбе территории.

— Андрей Анатольевич, что для вас означает слово «патриотизм»?

— Во-первых, печально, что это слово употребляется слишком часто и без особой цели. Для меня патриотизм – это когда тебе не стыдно за то, что ты живешь там, где ты родился.

- У «УГМК» есть предприятия в разных регионах России. Как по-вашему, есть ли такое понятие, как уральский характер?

- Это словосочетание тоже кажется мне довольно избитым. Как и патриотизм, его употребляют часто не к месту. Мы работаем во многих местах нашей родной страны, люди везде разные. Но все зависит от них. Есть люди, к которым можно употребить понятие характер, а есть те, которым это совершенно не грозит.

Лампа Екатеринбург